Флэнн О`Брайен - А где же третий? (Третий полицейский)
– Такая работа, должно быть, очень утомительна для глаз, – высказал я вежливое предположение, преисполненный решимости убедить себя в том, что в этом полицейском участке я беседую с такими же нормальными людьми, как и сам.
– Боюсь, в ближайшем будущем мне придется покупать очки, – признал МакПатрульскин, – очки с такими золотыми зажимами для ушей. Мои глаза совершенно искалечены этим малюсеньким шрифтом, которым печатают газеты, и всеми этими крошечными буквами, которые приходится разбирать на офи-и-и-цьяльных бланках.
Не обращая внимания на то, как он странно выговорил слово «официальный», я вежливо спросил:
– Прежде чем я вернусь в другую комнату, позволительно ли было бы мне спросить, что вы проделывали с тем похожим на крошечный рояль предметом, который вы достали из шкафа? Такая штука с кнопками, клавишами и латунными трубками?
– А это мой лично-персональный музыкальный инструмент, – с готовностью пояснил МакПатрульскин, – и я играл на нем мелодии моего собственного сочинения, имея целью извлечь приватно-личное удовольствие из сладостности их звуков.
– Странно, я вроде бы прислушивался, но меня постигла неудача и я ничего не расслышал, – признался я.
– Меня это нисколько интуитивно не удивляет, – ответствовал МакПатрульскин, – ибо инструмент сей – мое собственное хитрейшее, патентно-способное изобретение. Вибрации истинно прекрасны, но столь высоки в своих сверхтонких частотах, что их не может оценить ни одна человеческая ушная раковина. Только моя самость располагает секретом этого инструмента и интимно знает все его тайны, конфиденциально обладает умением обходными маневрами изымать из него требуемые звуки.
Я понял, что мне уже давно пора уходить, и с трудом поднял себя на ноги – словно взбирался на забор. Проведя ослабевшей рукой по раскаленному своему челу, я сказал на прощание:
– Сдается мне, что все это в крайней степени акателектично[25].
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Когда я проник назад в первую комнату, то обнаружил там двух человек – сержанта Отвагсона и господина Гилэни, и то, что я услышал, тут же дало мне понять: они обсуждают проблему велосипедов.
– Не доверяю я этим трехскоростным велосипедам, – говорил сержант, – совершенно не доверяю. Эта новомодная новинка – сущее наказание для ног, и половина дорожных происшествий из-за них.
– Зато, когда ездишь по холмам – одно удовольствие, вроде как с мотором, который толкает тебя в гору, – возразил Гилэни. – Точно тебе говорю – едешь – будто маленький бензиновый моторчик у велосипеда или вроде как брюки подколоты еще одной парой булавок.– Возможно, но такой велосипед трудно настраивать, – продолжал гнуть свою линию сержант, – если перетянуть винты на той железной штуке, что с него свисает, педали плохо схватываются на ногу. Никогда не остановишься на нем так, как тебе хочется. Мне эти трехскоростные напоминают зубные протезы, которые плохо пригнаны во рту.
– Это все враки, все наговоры, – не соглашался Гилэни.
– Или колки на дешевых скрипках, знаешь, на которых на ярмарках играют, или тощую жену в продавленной кровати холодным весенним утром.
– Нет, не согласен, – упрямился Гилэни.
– Или дешевое черное пиво в больном желудке.
– Упаси меня и от такого пива, и от больного желудка, – воскликнул Гилэни.
Тут сержант, увидев меня краем глаза, повернулся ко мне и перевел все свое внимание с Гилэни на меня.
– Ага, наверняка МакПатрульскин развлекал вас своими разговорами, – сказал сержант.
– Он был в крайней степени пояснителен, – сказал я сухо (неужели теперь и я сам буду постоянно так изъясняться, подумал я).
– Наш МакПатрульскин весьма комичная личность, – заявил сержант, – ходячая мастерская. Можно даже было бы подумать, что он постоянно что-то делает с какими-то там проволочками, механизмами и паровыми машинами.
– Так оно и есть, – подтвердил я.
– Он к тому же напичкан музыкой и мелодиями, – добавил сержант, – темпоральный человек, преходящий, представляет собой угрозу для рассудка.
– Ладно, так как насчет велосипеда? – спросил Гилэни.
– Велосипед будет найден, – твердо заявил сержант, – и будет разыскан, и будет вручен своему законному владельцу в полном соответствии с законом и правом собственности. А вы не желали бы посодействовать в розысках? – спросил сержант, обращаясь ко мне.
И я почему-то ответил:
– Я бы не возражал
Сержант провел некоторое время у зеркала – с открытым ртом, изучая свои зубы. Закрыв рот, он натянул на ноги краги и взял в руки трость, чем показал, что готов отправиться в путь. Гилэни уже стоял у двери и что-то с ней делал, чтобы выпустить нас. Его действия увенчались успехом, и, выйдя из дома, мы оказались в самом разгаре солнечного дня.
– На тот случай, если мы не обнаружим исчезнувший велосипед до того времени, когда положено вкушать пищу, – объявил сержант, – я оставил официальный меморандум, с тем чтобы сержант Лисс с ним персонально ознакомился и был осведомлен о res ipsa[26].
– А как ты относишься к педалям типа «крысоловки»? – спросил Гилэни.
– А кто этот Лисс? – спросил я одновременно с Гилэни.
– Лисс – это наш третий полицейский, – пояснил сержант, – но мы никогда его не видим и не имеем о нем каких-либо сведений, потому что он постоянно пребывает в патрулировании вверенного ему участка и возвращается в казарму лишь глубокой ночью, когда даже барсуки спят, и лишь для того, чтобы сделать запись в дежурной книге. Он совершенно безумен, никогда не опрашивает людей, но неустанно записывает показания. Если бы педали типа «крысоловки» получили всеобщее распространение, то велосипедам пришел бы конец и люди бы дохли как мухи.
– А что привело полицейского Лисса к сумасшествию? – продолжал я расспросы.
– Истинного уразумения того, что же явилось главной причиной такого состояния Лисса, я не достиг, – охотно отвечал сержант. – Не получил я и никакой информативной информации касательно до его состояния, но мне известно, что полицейский Лисс в течение целого часа пребывал в частной комнате один на один с МакПатрульскиным, в некий день 23 июня, и после того дня он ни с кем не обмолвился ни единым словом и с тех пор пребывает в состоянии полного умопомрачения – проще сказать, он совершенно чокнутый и с придурью. Кстати, я тебе рассказывал, как однажды я беседовал с инспектором О’Ккурки насчет этих самых педалей. Я ему сказал: почему их вообще не запретят или не ограничат доступ к ним, как, например, это сделано с цианистым калием, который можно купить только в аптеке и лишь по особому рецепту, да еще и в книге нужно расписаться, и при этом все равно его не продадут тебе, если ты не выглядишь как ответственная личность. Так и с этими педалями должно быть.
– Зато, когда ездишь по холмам – они как раз то, что нужно, – гнул свое Гилэни.
Сержант плюнул на сухую землю.
– Тут нужно особое постановление парламента, вот что я тебе скажу, – сказал сержант, – особое постановление парламента.
– А куда мы, собственно, идем? – поинтересовался я. – В каком направлении движемся, куда направляемся, или, быть может, мы откуда-то просто возвращаемся?
Мы пребывали в весьма необычной местности. Вокруг нас располагались голубые горы, правда, на расстоянии, которое обычно называют почтительным; на склонах гор кое-где виднелись тоненькие извилистые белые полоски бурных потоков. Создавалось впечатление, что горы эти обступают нас, наступают на нас со всех сторон и как-то давят на психику. На полпути к этим горам видимость улучшалась, и я мог ясно разглядеть пригорки, низины, большие участки прекрасных заливных лугов и торфяников; там и сям виднелись люди, работавшие посреди этого ландшафта с какими-то длинными орудиями в руках; ветер доносил их голоса. Был слышен даже меланхоличный скрип двигающихся по дорогам повозок. В некоторых местах были ясно различимы белые домики и коровы, ищущие, где бы им пощипать травки. С ближнего дерева неряшливо сорвалась стая ворон и траурно полетела в сторону поля, на котором рассыпались белыми пятнышками по зеленому фону овцы, облаченные в прекрасные каракулевые шубы.
– Мы идем туда, куда идем, – с немалой задержкой отозвался на мой вопрос сержант, – и движемся мы в нужном направлении, которое приведет нас к месту, находящемуся совсем рядом с тем местом, которое нам нужно... Но есть одна вещь, которая еще более опасна, чем эти новомодные педали.
Отвагсон неожиданно свернул с дороги и направился к какой-то изгороди. Мы последовали за ним.
– Бесчестно говорить о педалях таким образом, – возмутился Гилэни. – В течение многих поколений, поколение за поколением, в моей семье было принято использовать эти педали. Сколько ботинок их крутило, вперед-назад, вперед-назад, и все мои родичи, как и положено почтенным людям, умерли в собственной постели, за исключением двоюродного брата, который зачем-то полез в работающую паровую молотилку.
